Французский философ, писатель, драматург и эссеист
Жан-Поль Сартр родился в Париже 21 июня 1905 года. Окончил Высшую нормальную школу в 1929 году и последующие десять лет посвятил преподаванию философии в различных лицеях Франции, а также путешествиям и учебе в Европе. Его ранние работы – это собственно философские исследования. В 1938 году он опубликовал свой первый роман «Тошнота», а в следующем году выпустил книгу небольших рассказов под названием «Стена». Во время Второй мировой войны Сартр провел девять месяцев в лагере для военнопленных. Стал активным участником Сопротивления, писал для подпольных изданий. Во время оккупации опубликовал свой главный философский труд – «Бытие и ничто» (1943). Успехом пользовались его пьесы «Мухи» (1943) и «За запертой дверью» (1944), действие которой происходит в аду. Признанный лидер экзистенциалистского движения, Сартр стал наиболее заметным и обсуждаемым автором в послевоенной Франции. Вместе с Симоной де Бовуар и Морисом Мерло-Понти он основал журнал «Новые времена». Начиная с 1947 года Сартр регулярно публиковал отдельные тома своих публицистических и литературно-критических очерков под названием «Ситуации». Среди его литературных произведений наиболее известны – «Дороги свободы» (1945–1949); пьесы «Мертвые без погребения» (1946), «Почтительная потаскушка» (1946) и «Грязные руки» (1948). В 1950-е годы Сартр сотрудничал с Французской коммунистической партией. Выступал с осуждением советского вторжения в Венгрию в 1956 году и Чехословакию в 1968 году. В начале 1970-х годов последовательный радикализм Сартра проявился в том, что он стал редактором запрещенной во Франции маоистской газеты, а также принял участие в нескольких маоистских уличных демонстрациях. К числу поздних работ Сартра относятся: «Затворники Альтоны» (1960), философский труд «Критика диалектического разума» (1960), первый том его автобиографии «Слова» (1964), «Троянки» (1968) – по мотивам трагедии Еврипида, критика сталинизма – «Призрак Сталина» (1965) и «В семье не без урода». В 1964 году Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе, заявив, что не хотел бы ставить под сомнение свою независимость. Умер Жан-Поль Сартр в Париже 15 апреля 1980 года.
Источник: http://www.calend.ru/person/1195/
© Calend.ru
Некоторые цитаты
Мы не можем вырвать ни страницы из нашей жизни, хотя легко можем бросить в огонь саму книгу.
Ничего нового. Существовал.
Ад — это другие.
Постановка «я могу» приводит к положительному результату, постановка «я не могу» не приводит ни к какому результату.
Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния. (Судя по всему Сартр такого не говорил, а это – вольный перевод реплики Ореста из его пьесы «Мухи»: Юпитер. Что им делать с отчаянием? Орест. Что угодно: они свободны, настоящая человеческая жизнь начинается по ту сторону отчаяния.)
Право на любовь мы завоюем кровью. («Дьявол и господь Бог»)
У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её, как может.
Человек обречен на свободу.
Сущность человека не предшествует его существованию, он проектирует себя сам и обречен на свободу и ответственность, которую уже не может перекладывать на Бога.
Я — маленький хозяин … Очень хорошо! Но от меня кормится сотня рабочих, вместе с их семьями. Если у меня идут хорошо дела — они первые от этого выигрывают, но если я вынужден закрыть завод — вуаля: они на улице. Я не имею права, — сказал он, подчеркивая каждое слово, — плохо вести дела. Вот это, по-моему и есть «классовая солидарность»
«Социалисты? Ну и что? Я иду гораздо дальше, чем они». Если ты следовал за ним по этой опасной стезе, ты вскоре трепеща должен был отринуть все – семью, родину, право собственности, самые священные ценности. На какую-то долю секунды приходилось даже подвергнуть сомнению право буржуазной элиты стоять у власти. Еще шаг — и вдруг все становилось на свои места, как ни странно, подкрепленное убедительными, на старый лад, доводами. Ты оборачивался и видел, что социалисты остались далеко позади, совсем крохотные, они машут платками и кричат: «Подождите нас». “
Вот этого как раз и надо остерегаться — изображать странным то, в чем ни малейшей странности нет. Дневник, по-моему, тем и опасен: ты все время начеку, все преувеличиваешь и непрерывно насилуешь правду.
Заставить силой учить философию – это плохо: это удел плохих людей.
Когда живешь один, вообще забываешь, что значит рассказывать: правдоподобные истории исчезают вместе с друзьями.
Мне так нравилось вчерашнее небо — стиснутое, черное от дождя, которое прижималось к стеклам, словно смешное и трогательное лицо. А нынче солнце не смешное, куда там… На все, что я люблю: на ржавое железо стройки, на подгнившие доски забора — падает скупой и трезвый свет, точь-в-точь взгляд, которым после бессонной ночи оцениваешь решения, с подъемом принятые накануне, страницы, написанные на одном дыхании, без помарок. Четыре кафе на бульваре Виктора Нуара, которые ночью искрятся огнями по соседству друг с другом, — ночью они не просто кафе, это аквариумы, корабли, звезды, а не то огромные белые глазницы — утратили свое двусмысленное очарование.
Мои воспоминания — словно золотые в кошельке, подаренном дьяволом: откроешь его, а там сухие листья
Но я ничего больше не вижу: сколько я ни роюсь в прошлом, я извлекаю из него только обрывочные картинки, и я не знаю толком, что они означают, воспоминания это или вымыслы.
Однако на сотню мертвых историй сохранялись одна-две живые. Эти я вызываю в памяти с осторожностью, не часто, чтобы они не износились. Выужу одну, передо мной воскреснет обстановка, действующие люди, их позы. И вдруг стоп: я почувствовал потертость — сквозь основу чувств уже проглядывает слово. Я угадываю: это слово вскоре займет место многих дорогих мне образов. Я сразу останавливаюсь, начинаю думать о другом — не хочу перетруждать свои воспоминания. Но тщетно — в следующий раз, когда я захочу их оживить, многие из них уже омертвеют.
– Наверно, это переворачивает всю душу. Если бы мне довелось однажды куда-нибудь поехать, мне кажется, перед отъездом я описал бы на бумаге все мельчайшие черточки своего характера, чтобы, вернувшись, сравнить — каким я был и каким стал. Я читал, что некоторые путешественники и внешне и внутренне изменялись настолько, что по возвращении самые близкие родственники не могли их узнать.
Теперь я один. Не совсем один. Есть еще эта мысль, она рядом, она ждет. Она свернулась клубком, как громадная кошка; она ничего не объясняет, не шевелится, она только говорит: «нет». Нет, не было у меня никаких приключений.
Было нечто, чем я, не сознавая этого, дорожил больше всего на свете. Это была не любовь, боже мой, нет, и не слава, не богатство. Это было… В общем, я воображал, что в известные минуты моя жизнь приобретала редкий и драгоценный смысл. И для этого не было нужды в каких-то особых обстоятельствах, нужна была просто некоторая четкость.
Вот ход моих рассуждений: для того, чтобы самое банальное происшествие превратилось в приключение, достаточно его РАССКАЗАТЬ. Это-то и морочит людей; каждый человек — всегда рассказчик историй, он живет в окружении историй, своих и чужих, и все, что с ним происходит, видит сквозь их призму. Вот он и старается подогнать свою жизнь под рассказ о ней. Но приходится выбирать: или жить, или рассказывать.
Пока живешь, никаких приключений не бывает. Меняются декорации, люди приходят и уходят — вот и все. Никогда никакого начала. Дни прибавляются друг к другу без всякого смысла, бесконечно и однообразно.
Я сам своя свобода.
Человек состоит из всех людей. Он равен им всем, и все они равны ему.
Делать что бы то ни было в три часа дня либо слишком поздно, либо слишком рано.
Отличие человека от животного состоит в том, что человек может покончить жизнь самоубийством.
Мир прекрасно обошелся бы без литературы; еще лучше он обошелся бы без человека.
Понимаешь, начать кого- нибудь любить- это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность… Вначале бывает даже такая минута, когда нужна перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься и этого уже не делаешь. Я знаю, что больше никогда не прыгну.
